Лорел Гамильтон - Поцелуй смерти [Litres]
– Ты и правда ковыряешься во всем, что делает тебя счастливой? – спросил Брайс.
– Ты не поверишь.
– Я поверю, – засмеялся Зебровски. – И не знаю никого, кто так бы портил себе личную жизнь, как ты умеешь.
Я зло на него посмотрела, но выражение сочувствия и подлинной заботы на его лице уняли мою злость. В конце концов я просто вздохнула и принялась за свою остывающую картошку.
– Ты не споришь? – удивился Зебровски.
Я мотнула головой:
– С правдой чего спорить?
Он встал, перегнулся через стол, хотел потрогать мне лоб. Я отпрянула, отбила его руку в сторону.
– Ты что делаешь?
– Температуру проверяю. Ты только что спасовала и сказала «Зачем спорить?» У тебя наверняка жар.
Тут я и правда на него вызверилась. Он ухмыльнулся:
– Вот он, мой склочный напарник. Я же знал, что ты где-то здесь прячешься.
Я попыталась не улыбнуться, но тоже расплылась в ухмылке.
– Да черт тебя побери, дай пару минут побыть в плохом настроении!
– Я твой напарник. Мне полагается поддерживать твое настроение, чтобы ты была самым большим и страшным слоном в этой дурацкой посудной лавке. Ты любишь сбивать барахло с полок и чтобы осколки летели куда ни попадя. Любишь быть крутой, и это людям внушает неверные мысли. А я помогаю внушить им верные.
– У тебя получается, что я забияка и хулиган.
– Вот чего нет, того нет, – ответил он.
– А твой класс соответствует твоей репутации? – спросил Брайс.
Я посмотрела на него пристальным взглядом:
– Да.
– Я бы тебя обвинил в хвастовстве, но если хотя бы половина того, что я слышал, правда…
– Я не знаю, что ты слышал.
– Что у тебя личный счет ликвидаций больше, чем у любого маршала.
– Правда.
– Что у тебя какой-то вид сверхликантропии, от которой ты стала быстрее, сильнее, тебя труднее ранить и невозможно убить, но ты не перекидываешься.
– Все, кроме невозможности убить. Я бы не стала жизнью ручаться за этот слух.
– Что ты – живой вампир.
Я пожала плечами:
– Не знаю, что на это сказать. Я не пью кровь живых, если ты про это.
– А кровь мертвых?
Мы с Зебровски уставились на него.
– Ты серьезно? – спросила я.
Он кивнул.
– Ходят слухи, что ты питаешься от вампиров, как они от нас.
Я покачала головой:
– Неправда.
– Что ты – некий род суккуба и питаешься сексом с вампирами.
– Этого я не слышала, – сказала я, и это была правда.
Я слыхала, что меня обвиняют в том, будто я кормлюсь от секса, но никто не говорил, что мои «жертвы» – исключительно вампиры. Я серьезно пытаюсь не признавать во всеуслышание, что и правда питаюсь сексом, потому что разделила с Жан-Клодом его ardeur (это слово приблизительно переводится как «огонь», «страсть») – некоторое право крови, экстраособый дар линии крови вампиров, происходящих от Белль Морт – Красивой Смерти.
– Я так понял, что и это неправда?
Я обратила к нему пустое коповское лицо, потому что знала, что до этого дойдет, и это почти правда – с тем уточнением, что я вообще питаюсь от секса, не обязательно с вампирами.
– Давай к сути, – сказала я. – Суммируй все слухи, мне надоело перечисление.
– Что твоя способность поднимать из могил зомби дает тебе преимущество по отношению к любой нежити, в том числе к вампирам. Что поскольку ты оборотень, который не перекидывается, это тебе дает лучшее от человека и животного. Что причина, почему ты превосходишь всех нас, в том, что ты превосходишь любого человека, как бы силен он ни был, и остаешься при этом человеком.
– Слышу некоторую тему, – сказала я Зебровски.
– Не надо ее называть, – ответил он.
– Я лучше убиваю монстров, потому что сама монстр. Так?
– Я такого не говорил.
– Но именно так говорят некоторые?
Он неопределенно пожал плечами, ежась от неловкости.
– Вспомни, что некоторые ревнуют к моему послужному списку, а некоторые просто ревнуют, как Арнет.
– Некоторые боятся, Блейк.
– Боятся меня, – сказала я, отодвигая тарелку. Наелась.
– Не тебя, а стать тобой. Они боятся, что единственный способ достичь твоего уровня – стать такой, как ты.
– Ты имеешь в виду, стать монстром.
– Ты была в том деле, когда маршал Лайла Карлтон подхватила ликантропию.
– Да.
Это была первая вампирская охота Лайлы, и могла стать ее последней. Она выжила после нападения вервольфа, но сама стала такой же.
– Она сражалась за свой значок и осталась маршалом. Ей единственной разрешили остаться после того, как она перекинулась.
– Я была первой, кому разрешили остаться после положительного анализа, – ответила я.
– Но ты не меняешь форму.
– Это да.
– Говорят, ты ее накручивала драться за свою должность.
– Брайс, это с любым из нас может случиться. Единственная причина, почему я не в той же лодке, это что я не меняю форму.
– Вот почему она сохранила свой значок: потому что следующим может быть любой из нас. Они испугались, что если она подаст в суд, то выиграет. Сейчас она на канцелярской работе, но если ее вернут к оперативной, это откроет возможность поступать на службу тем, кто уже оборотень.
Я кивнула:
– Мне эта мысль близка. Я знаю отставных копов и военных, которые стали отставными лишь потому, что на работе подверглись нападению и сразу же были комиссованы.
Он посмотрел на меня, потом на Зебровски:
– А ты взял бы себе напарника, который полностью перекидывается?
– Если бы это была Анита – взял бы не думая.
Брайс посмотрел на свою тарелку: там мало чего оставалось. Копы-мужчины часто так едят – втягивают в себя.
– Так чего же ты все-таки сто́ишь в деле, Блейк?
Я посмотрела на Зебровски. Он показал «скажи ему», почти незаметным жестом, каким билетер направляет зрителя к его месту. Но куда мне привести Брайса: к правде, ко лжи? К чему?
– Я хороший коп, если меня не заставлять следовать приказам слишком буквально.
Зебровски фыркнул в банку с газировкой. Я не дала себе труда скривиться в его сторону.
– Но когда надо убивать, это я умею хорошо. А мое «хорошо» – это очень, очень высокий уровень.
– Про любого другого я бы сказал, что он хвастается, но говорить правду – это не хвастовство.
– Она не хвастается, – сказал Зебровски.
Я посмотрела на него, и мы обменялись одним из тех долгих взглядов, которые так любят мужчины и которые так озадачивают женщин. Взгляд, говорящий все о том, что значит вместе работать, быть друзьями, держать в руках жизнь друг друга. Я в буквальном смысле не давала вывалиться его внутренностям, когда его распорола очень не-викканская колдунья-оборотень. Если ты действительно держала в своих руках чужую жизнь, то слово «друг» этого не передаст. Но взгляд, один взгляд может передать и это, и еще многое.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});